Перейти к основному контенту
Картинки с выставки

Икона – эпифания, явление Царства Небесного

Опубликовано:

Приблизиться к Богу подвигом праведной жизни и творческого вдохновения. Смотреть в Священное Писание и в себя. Одно из самых значительных явлений, одновременно, и духовной жизни, и изобразительного искусства – икона. Об иконе, об искусстве, священном и светском – наша беседа с московским священником и искусствоведом отцом Борисом Михайловым.

Богоматерь Одигитрия (Путеводительница). Фрагмент. XIV в. Монастырь Ватопеди
Богоматерь Одигитрия (Путеводительница). Фрагмент. XIV в. Монастырь Ватопеди © Monastère de Vatopédi
Реклама

Вот как отец Борис представляет сам себя: Протоиерей Борис Михайлов, кандидат искусствоведения. Я учился на искусствоведческом отделении исторического факультета МГУ в свое время. Искусствовед по образованию, и эта профессия до сих пор меня не оставляет, и я ее – тоже. Преподаю сейчас в довольно большом ВУЗе на кафедре теологии историю христианского искусства, в частности. Так что я, можно сказать, действующий и священник, и искусствовед.

RFI: Итак, икона. Во-первых, я хотел бы изначально установить некую точку отсчета. Икона – это одновременно предмет, вещь, которая участвует в священнослужении, в молитве, значит, с одной стороны, - литургический предмет. А с другой стороны – это произведение изобразительного искусства, то есть, вещь, написанная, изображение, сделанное при помощи красок и кисточек. Можно ли сойтись в таком совершенно кратком определении, прежде, чем попытаться углубиться в то, чем является икона?

отец Борис Михайлов: Безусловно, можно так сказать. Но я бы хотел сказать дополнительно, может быть, это будет тем углублением, о котором вы только что сказали, что икона представляет собою эпифанический символ.

RFI: Что значит «эпифанический»?

отец Борис Михайлов: Есть такое понятие, которое ввел в оборот в богословии протоиерей Александр Шмеман. Эпифанический символ – это та вещь, которая как символ соединяет нас с невидимой реальностью, в данном случае – с Богом или с Царствием Небесным, с насельниками Царствия Небесного – со святыми. И одновременно являет («эпифанио» - являю) - символ. Соединяет и одновременно являет некоторые свойства. Невозможно постичь Царствие Небесное, невозможно изобразить Бога-Отца. Христа можно изобразить, Бога-Отца невозможно изобразить.

Московский священник отец Борис Михайлов перед церковью Покрова Пресвятой Богородицы в Филях
Московский священник отец Борис Михайлов перед церковью Покрова Пресвятой Богородицы в Филях Roman Gontcharov

Но как-то приблизиться к этому, стяжать это подвигом праведной жизни и, конечно, творческого вдохновения, мастерства – можно. И тому – великое множество примеров. Так же, как много примеров оскудения этого внутреннего духовного подвига, всежизненного подвига. И тогда на место такого «свидетеля», каким был, скажем, Рублев, если говорить для такого яркого и всем доступного примера, всем понятного, на место такого «свидетеля» приходит или грамотный, или менее грамотный, не суть важно, исполнитель. Художник с кисточкой. И тогда «кисточка» преобладает.

RFI: Для того, чтобы попытаться понять, приходится, конечно, проводить разделение, которое может показаться насильственным. Если не разделять некоторые вещи, то трудно будет понять.

Так вот, икона как молитвенный предмет, как нечто, что помогает верующему во время богослужения, во время молитвы, – как это совершается? Я буду задавать вам вопросы, которые встают у любого нормального любопытного человека. Возможно, я буду ставить вопросы, на которые нет ответов. Вы мне тогда так и говорите. Но мне очень любопытно понять, как же происходит это молитвенное общение. Просто конкретно, когда мы смотрим на икону, что? мы смотрим в глаза святому, который изображен? или как?

отец Борис Михайлов: Или на его руки? Или улыбается он или нет? Или пытаемся что-то психологически врать. Нет, это только самая худшая внутренняя позиция. Самая худшая. О том, как воспринимать икону, вообще говоря, есть каноническое правило, данное VII Вселенским Собором. Были даже иконоборческие ереси, были споры: как относиться к иконе – почитать икону? Как можно почитать икону?

RFI: Да, ведь это же – кусок дерева.

отец Борис Михайлов: Да, это же кусок дерева или это художественное произведение. Как это можно почитать, воздавать почести иконе? И они сошлись тогда, святые отцы-участники Собора, это 787 год, они сошлись не еще более раннего, 704 года, Святителя Василия Великого определении: «Воздавая почести изображенному на иконе святому или Господу, или Божьей Матери, или святому, мы взводим свой ум на «первообразное». Мы воздаем почести духовному существу, духовной сущности, воздавая почитание, лобызая икону, поклоняясь, кланяясь иконе». Мы кланяемся не дереву, а икона как эпифанический символ, как явлении того инобытийного мира и его насельников – Христа, ангелов, святых, икона нам и являет ту самую незримую и до конца непостижимую реальность, которую мы обретаем через подвиг веры каждого из нас и через это вот поклонное почитание образа. Поклоняясь иконе, мы возводим свой ум с образа на первообразное.

RFI: То есть, насколько я понимаю, наш взгляд, поскольку речь идет об образе, то речь идет, соответственно, о взгляде, наш взгляд не упирается в поверхность доски, а проникает сквозь эту доску, как в окно. Проникает куда?

отец Борис Михайлов: Проникает туда, куда проникнуть невозможно, но куда нас восторгает, восхищает вера. И подвиг жизни нашей, о себе мы так громко не говорим, что мы подвиги совершаем духовные, но, тем не менее, без этого нельзя. Если ты живешь обыденной жизнью, если ты не молишься, если ты не любишь, если ты не жертвуешь, если ты не радуешься – все это в совокупности есть духовное начало в человеке, в человеке верующем – он любит это, он с радостью на устах носит имена эти, повторяет имена святых, Божьей Матери, Христа, молитвы и прочее. Если человек так настроен, можно сказать так вот по-земному, по-обывательски, если он так «настроен», то эта его «настроенность» очень ему помогает в том, чтобы быть причастником того, чему быть причастным человеку трудно и невозможно. Но возможно ему только как духовному и верующему существу.

RFI: Я хотел бы теперь зайти с другой стороны. Как мы говорили, икона одновременно есть произведение искусства. Произведение художника. Как его ни называть – творцом, ремесленником.

И, прежде чем подойти к иконе как к произведению искусства, я хотел бы отступить на шаг просто в изобразительное искусство. Изобразительное искусство «светское», то, как оно известно в Западной Европе, в западноевропейской культуре, в которую включена Россия совершенно несомненно, то есть этот Запад распространяется и на Восток, в этом искусстве, в настоящий момент, несомненно, утеряна полнота. Полнота связи, условно говоря, между абстрактным и фигуративным.

По-настоящему, во все времена в этом изобразительном искусстве - светском, изображавшем иногда какие-то важные события, а иногда что-то совсем маловажное (пейзажи, яблоки и т.д.), абстрактное, т.е. линия, цвет, пятно, ритм – всегда было неотрывно от фигуративного, т.е. от изображения яблока, дерева, человека, живого человека. И в лучших своих случаях, из этого получался какой-то удивительный сплав, в котором не абстрактное прибавлялось к фигуративному, а, я сказал бы, «умножалось» одно на другое, поскольку из этого получалось нечто невероятное. То есть, присутствие жизни в плоском образе.

Но у этих художников всегда есть сюжет. Они всегда смотрели на окружающий мир и они видели яблоко и они писали яблоко, они видели дерево и писали дерево. Они видели человека и писали его.

А куда же смотрит иконописец? Где он видит свой образец, образ, прообраз?

отец Борис Михайлов: Во-первых, он видит его в Священном Писании. Потому что множество иконографических сюжетов есть ни что иное как переложение иконографическое, графическое, изобразительное переложение событий, о которых повествует Святое Евангелие.

Войдите в любой храм, и вы увидите: Вход Господень в Иерусалим, Лазарева Суббота – воскрешение праведного Лазаря, Воскресение Христово, и т.д. Это все – слова Священного Писания. Так что, основа очень мощная с самого начала существовала для сложения иконографической системы, иконографического корпуса средневекового, средневековой иконы, фрески и мозаики.

Но, конечно же, прежде всего и больше всего иконописец смотрит в самого себя. Зная это, будучи погруженным в Евангелие, в его стихию, в его изобразительную сторону, он больше смотрит в себя. Он списывает со своего духовного опыта, постижения вот этих реалий. И поэтому является та вторая составляющая. С одной стороны – графия, воспроизведение (как вы сказали – рисунок яблочка), а с другой стороны как все это изобразить так, чтобы это заговорило о чем-то, чтобы это яблоко было больше, чем само яблоко. Чем-то как у Сезанна это бывает и т.д.

Так вот он смотрит в себя. В данном случае, речь идет о вере, о том, как устроено сердце человека, чему оно отдано, к чему оно стремится, чем он живет. И когда он живет Богом, когда он живет этой реальностью, тогда ему открывается полнота восприятия, переживания, и поэтому творческая активность питается от этих двух мощных источников. И получается, скажем «Троица» Рублева. Или все, что хотите: Феофан Грек, его феноменальный деисус, который в Благовещенском соборе московского Кремля находится сейчас. 1392 года. И т.д. и т.д. В общем, несть числа. Получается то, что мы называем «иконным миром». Иконный мир – это иконосфера. Иконный мир христианства.

RFI: То есть, насколько я понимаю по вашим словам, икона – это взгляд, с одной стороны, в Священное Писание, с другой стороны – это взгляд в глубину собственной души, где…

отец Борис Михайлов: …опыт жизни, духовной жизни…

RFI: …но при этом не является, как, впрочем, мне это говорили многие люди или сами занимающиеся иконописью, или занимающиеся иконой по роду своей деятельности (будь то священники или искусствоведы) – икона не является копированием предыдущих образцов.

отец Борис Михайлов: Нет, это бывает тоже, конечно. Бывает. Конечно же, такая преемственность существует, она существовала всегда. Но это уже как бы такой «нижний этаж».

RFI: То есть?

отец Борис Михайлов: Добывая это золото оттуда, те, кто формирует иконографическую систему, те, кто, дает, как это всегда во всяком деле бывает, дает образцы. И люди, которые занимаются тем же, но просто они, по разным причинам, сами не могут достичь этого уровня, но они заражаются этим откровением, этими образами, они жаждут это повторить по-своему, так же, как мы любим, слушая, как поют в церкви, подпевать. И, конечно, может быть, получается немножко не то, это не заимствование такое просто поверхностное, это не просто копия, это то, что называют повтором.

RFI: Мы с вами живем в эпоху некоторой эклектики. Эклектики, которая, собственно говоря, стала возможной из-за развития исторической науки. Поскольку уже века два, начиная с XIX, может даже с XVIII человек стал очень внимательно обращать свой взор на прошлые эпохи, и в искусстве во второй половине XIX века сказалось повторение образцов прошлого, причем образцов из самого разного прошлого.

Во Франции строили соборы по романским образцам, по готическим образцам. Сегодня сразу видно, насколько это далеко от образцов, но тогда им, видимо, казалось, что они делают примерно то же самое. Как сегодня с иконой обстоит дело? Можно ли точно так же вырывать образец Византии VIII века, XII, XIV. В России – XIV, XV, XVI? Что делать? У меня лично создается ощущение, что органичная связь, гармоничная – прервалась.

отец Борис Михайлов: Да, она, несомненно, прервалась. Она прервалась в силу логики развития культуры, например, европейской, мы, в общем, об этой культуре говорим, о культуре этого региона, христианской культуре. Ее оскудение – она же оскудевала в XIX веке и очень сильно, и это везде видно – она трансформировалась внутри и очень глубоко и очень не на пользу себе как христианской культуре. Ну, такие явления, как, например, Виктор Васнецов, ряд других, Михаил Нестеров – это все такое размытое и трансформированное на духовно-сомнительном уровне христианства, христианской культуры. Это время наше, поэтому – так.

RFI: Когда я смотрю на иконы в России, я вижу образцы совершенно невероятные. Как я говорил о простом, о профанном, о светском искусстве, в котором вдруг абстрактное и фигуративное умножаются и производят жизнь в картине, в иконах это, кажется, еще сильнее. Поскольку эта жизнь еще удивительней, поскольку мы ее никогда не видели, и вдруг она перед нами раскрывается.

Есть иконы-шедевры. Это неправильное слово «шедевры» изобразительного искусства, поскольку это больше того.

отец Борис Михайлов: Откровения.

RFI: Откровения. Но, в частности, это, все-таки, и шедевры, поскольку и фактура, и рисунок, и ритм, и сочетание изображаемого с тем, что изображается, это удивительное и необъяснимое, производят впечатление невероятное, открывают нечто неописуемое, что только икона и может дать.

Поэтому, видимо, нужно быть великим поэтом, чтобы сказать нечто подобное. Вот я смотрю на эти иконы, поражаюсь, а потом перевожу глаза на иконы более позднего времени XVI века, XVII века, XVIII века. И у меня создается ощущение, очень убедительное ощущение, что дух как будто уходит из этих икон.

И вот что интересно: я нахожу нечто созвучное, может быть, этому духу совсем в других произведениях – тоже изобразительного искусства – я это нахожу, мне кажется, больше всего у такого, на первый взгляд, отнюдь не христианского художника, как у Ван Гога. Я смотрю на портреты Ван Гога, и эффект присутствия живого человека в каком-то свете, который чем-то больше, чем тот свет, который я обычно каждый день замечаю, просто проходя мимо человека, он мне кажется чем-то созвучнее тем древним иконам, которые открывают свет какой-то невероятный, чем последующие иконы.

Как вам кажется, я говорю что-то совсем неуместное и несоответствующее реальности или в этом что-то есть?

отец Борис Михайлов: Я думаю, что это, скорее всего, личное ощущение. Ваше личное. Неповторимое, по-своему. Если говорить о более объективной оценке, то мне кажется, что те явления, о которых вы сказали, то есть, те иконы древние и некоторые портреты Ван Гога в разных плоскостях находятся и духовности, и в разных плоскостях живописного поля, живописной культуры. В разных. Я в этом глубоко убежден.

Хотя, может быть, понятно, что та экспрессивность и та своеобразная духовность, которая присуща некоторым, связанная во многом, как у Врубеля нашего, (Ван Гог и Врубель – они, в этом смысле, близки) с гениальностью как болезнью. Эта болезненная гениальность… Да, но это другая духовность. Это не духовность иконы. Но по яркости впечатления, которое мы лично можем воспринимать, считывать с этих двух полярных, я бы сказал, явлений, по яркости впечатлений мы можем, да, как-то сопоставить в своем сердце. Но это заранее такой очень субъективный взгляд, мне кажется.

RFI: Я, все-таки, настаиваю на этом субъективном взгляде. И мне кажется, что ваше сравнение с Врубелем не отвечает тому, о чем я говорю.

Врубель – тонкий рисовальщик, но, мне кажется, - несложившийся живописец, в картинах которого света практически нет. Ван Гог – это живописец, в картинах которого свет приходит, по-видимому, каким-то образом, может быть, помимо его, непонятно как.

Но тот свет, который проливается на мир, который мы видим в картинах Ван Гога, восстанавливает, может быть, в моем личном, субъективном случае, восстанавливает общение с тем настоящим светом, который, может быть, каждый день проливается на наш мир, но который мы не каждый день видим.

В картинах Ван Гога (не только Ван Гога, но, в данном случае, хватит одного примера), мне кажется, восстанавливается мир, каким он был когда-то, на заре Творения. Или каким он должен стать когда-то. Или каким он должен был бы быть теперь. Но этот свет в нашем мире стерт, а в картинах Ван Гога восстанавливается. И в этом смысле я говорил, что он мне кажется чем-то созвучен. Конечно, в чем-то другом… Но, в отличии от Врубеля, созвучен иконам.

отец Борис Михайлов: Да, я на Врубеле не настаиваю. А вот я хотел спросить: если вы говорите о свете у Ван Гога, то можете ли вы сказать, что этот вангоговский свет имеет причастность по природе и по впечатлению, которое производит, со светом Преображения Господня?

RFI: Я вам задам встречный вопрос: может ли быть вообще какой бы то ни было свет, непричастный этому свету?

отец Борис Михайлов: Конечно. Демонический свет по своей природе. Свечение демоническое иноприродно этому свету Христову. Что касается Ван Гога и Врубеля – это искусство, тронутое этой иной совершенно духовной реальностью. Которая потом, поколение спустя, взорвала весь культурный европейский мир, и не только культурный, а весь мир взорвала. Именно этот свет доминирует сейчас. В нашей жизни и во всех проявлениях нашей жизни. Вот так я бы сказал.

RFI: Я бы с вами не согласился насчет света Ван Гога, потому что, мне кажется, что свет Ван Гога – это тот же самый свет, который светил в картинах Шардена или в картинах Джованни Беллини, но мы ушли далеко от иконы. Хотелось бы вернуться к иконе и к России.

В России идет процесс постепенной, иногда с какими-то конфликтами, кризисными ситуациями, возвращения Церкви ее достояния. Скажем так широко. В это достояние, несомненно, входят иконы. Владимирская Божья Матерь, Троица Рублева – это вещи совершенно уникальные. Они должны быть восстановлены в литургической практике церкви, то есть, возвращены. Но если можно в церковь повесить копию Рублева или повторение этой Троицы, то, может быть, необязательно возвращать эти уникальные вещи в литургический процесс, если можно так выразиться.

отец Борис Михайлов: Нет, вы знаете, я уверен, что надо предельно к этому стремиться. Но при одном очень важном условии: чтобы были созданы условия пребывания, скажем, иконы Владимирской Божьей Матери в Успенском соборе, где она изначально была. Ее хорошо бы поставить туда – это музейное помещение, там следят за температурно-влажностным режимом.

Она сейчас находится в Третьяковской Галерее, как вы знаете, в храме Святителя Николая в Толмачах. Владимирская икона находится в литургическом пространстве. Этот храм стал частью, отделом Третьяковской Галереи. Они соединены сейчас. Вы приходите в Третьяковку, вы можете пройти в этот храм и там просто постоять перед этой иконой, молиться. Она находится в литургическом пространстве, там служат службы регулярные.

Так что ее можно было бы перенести в Успенский собор московский, где она, собственно, и стояла. Она же стояла там, на солее, слева от Царских врат. При сохранении тех условий, в которых она нуждается как памятник уникальный такого возраста. Это все можно делать. Допустимо.

Но вот с «Троицей» уже труднее. Потому что «Троицу» поставить в Троицкий собор Сергиевой Лавры – очень большой риск, потому что там совершенно другой температурно-влажностный режим, он трудно регулируется. В общем, это большая проблема.

Но, в принципе, мне кажется, надо к этому стремиться, чтобы возвращая Церкви ее святыни, памятуя о том, что они являются, вместе с тем, уникальными памятниками культуры за пределами Церкви для людей и для мира, надо найти такие механизмы и такое согласие, которое гарантировало бы и сохранность, и литургическое бытие этих святынь. Это очень трудный процесс, но он, вообще, разрешим, я думаю.

RFI: А то, что музеи вдруг лишатся своих основных экспонатов – это будет ущерб, без которого невозможно в данном случае?

Борис Михайлов: Знаете, например, Третьяковская Галерея – это музей, который создавался на совершенно другой основе. Это был музей современной к концу второй половины XIX века живописи русской. Потом, когда все это попало в руки большевиков, они его сделали такой базой, в том числе, и для своих далеко идущих культурно-политических целей. И иконам там тоже нечего делать в музее. Там для них совсем не самые благоприятные условия.

Но самое главное то, что они отторгнуты от верующих. И то насильственное отношение к Церкви, к человеку, таким образом, которое, мягко сказать, проявили большевики, те страшные преступления, которые они совершили в нашей стране, страшные, несравнимые ни с чем в ХХ веке, один из фрагментов этой деятельности – это, конечно, резервация икон. И надо с этим кончать.

Но нельзя с этим кончать революционно, и не нужно этого делать. Как я уже сказал, надо на основе взаимного согласия, научных подходов, стараться обеспечить возвращение святынь Церкви. Их статус – святыни Церкви. Но они имеют еще и второй статус – памятники, уникальные памятники мировой культуры. И мы с этим согласны. Люди Церкви с этим согласны. Но также должны согласиться и светские люди, что это, прежде всего – святыни Церкви. Вот давайте стараться, насколько это возможно, не торопясь, спокойно, дружески, коллегиально проводить эту очень трудную работу. Она необходима.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.