Ольга Славникова: «Мы представляем не кровавый режим, а русскую литературу»

Писатель Ольга Славникова, лауреат «Русского Букера» и координатор премии «Дебют», приехала на Парижский книжный салон и рассказала RFI о своем новом романе, литературных трендах, трусоватости издательских денег в России, возможности исчезновения бумажных книг, а также о том, почему писатели должны встречаться с президентами.

Ольга Славникова Wikipedia

RFI: Вы приехали в Париж для участия в Международном книжном салоне, который открывается в четверг, 19 марта. Но, насколько я знаю, вы здесь довольно часто бываете, так что, наверно, нет смысла спрашивать о ваших впечатлениях.

Ольга Славникова: Впечатления от Парижа такие, что об этом есть смысл говорить всегда. Погода неожиданно холодная, но, тем не менее, Париж прекрасен.

RFI: Любите ли вы бывать на парижском салоне? В чем его отличие от других литературных ярмарок (в Европе и США), на которых вы бываете?

Ольга Славникова: Бывать люблю. Парижский книжный салон отличается большей живостью дискуссий, потому что у собеседников больше общего контекста. Начать с того, что русская литература – это, вообще, дочка французской литературы, хотя уже и большая и взрослая. Интерес к русской литературе во Франции велик. И люди, которые участвуют в панелях, в круглых столах и с российской стороны, и с французской стороны, как правило, у них очень много тем. Кроме того, мне кажется, что здесь люди более раскованны, откровенны, чем это обыкновенно бывает на международных встречах.

RFI: А есть ли у вас ощущение какой-то динамики, перемен, ведь иногда кажется, что из года в год повторяется одно и то же, и темы примерно одинаковы, особенно учитывая желание французов порой свести все исключительно к политическим историям.

Ольга Славникова: Вы, собственно, уже затронули главную перемену. Эта перемена – политика. К сожалению, об этом сейчас говорят больше, чем даже о литературе даже там, где литературе оставлено немножко места для существования. Обострение положения внутри России и обострение отношения к России в мире – конечно, людям в первую очередь хочется говорить о политике. Писатель иногда остается на заднем плане, если он, конечно, не участник политических событий, как, например, Захар Прилепин – активный участник оппозиционных акций. Но мне бы хотелось, чтобы мы говорили больше о литературе, о книгах, потому что политики приходят и уходят, ситуации приходят и уходят, но хотелось бы верить, что книги все-таки остаются.

RFI: Какие из ваших романов были переведены на французский? Я знаю, что «2017» был переведен в издательстве «Галлимар», самом известном и престижном французском издательстве. Ваш последний роман «Легкая голова» будет переводиться или может быть уже переводен ?

Ольга Славникова: Я думаю, что сначала выйдут рассказы, а потом уже будет вестись разговор об этом романе. А может быть, будет переводиться тот роман, который я пишу сейчас. Процесс очень длинный, к сожалению.

RFI: Может быть, расскажете о романе, который сейчас пишете, или пока не хотите?

Ольга Славникова: Это очень трудно, но я обрисую в двух словах. Речь идет об особенностях политкорректности в России. Это очень общие слова. Время действия – 2040 год. Государство, которое во главу угла ставит инвалидов со всеми вытекающими обстоятельствами: инвалиды на руководящих должностях, инвалиды имеют очень много социальных преимуществ. И главная героиня беременна и путем нелегальной инъекции может родить инвалида со всеми социальными последствиями. На что она решится? Будет она рожать здорового ребенка или все-таки попытается обеспечить ему какие-то льготы в обществе, где все очень жестко? Примерно так. Хотя на самом деле говорить о ненаписанном романе очень трудно.

RFI: Это тоже в каком-то смысле антиутопия? То, как любили критики определять «2017».

Ольга Славникова: Критики, конечно, любят так определять, но на самом деле и «2017» - это не антиутопия и тот роман, который я пишу сейчас – совсем не антиутопия. Потому что, все-таки, он о любви. А любовь – это всегда хорошо.

RFI: В некоторых интервью вы говорили, что «2017» - это тоже роман о любви.

Ольга Славникова: Собственно говоря, в русском языке роман как жанр и роман как отношения – это синонимы.

RFI: Французская критика, кстати, назвала этот роман «атипичным». Согласны ли вы с таким определением, нравится ли вам оно?

Ольга Славникова: Скорее, нравится. Я вообще атипичный человек. Самое страшное для автора, если бы о нем сказали «он написал типичный роман». Значит, коммерческий. Значит, схематический. Значит, годящийся для потребления в роли фаст-фуда. А мне кажется, что все романы, которые заслуживают разговора о себе, все атипичны.

RFI: В одном из интервью, вы сказали, что по просьбе «Галлимар», вам пришлось сокращать для французского перевода «2017». Почему, по-вашему, французы захотели издавать роман в сокращенном виде?

Ольга Славникова: Да, к сожалению, издательство «Галлимар» попросило меня это сделать.

RFI: С чем это связано? Сокращать - значит ли упрощать для французского читателя?

Ольга Славникова: Там шла одна линия, которая мне очень нравится. Одна из героинь – бизнес-вумен, и один из ее проектов – это кладбище экстра-класса. Кладбище на уровне кутюр. Это был интересный сюжет, как мне кажется, я его с удовольствием делала. Но издательство сочло, что это по-французски будет сатира. А это не совсем сатира, потому что героиня искренне хочет преодолеть смерть производством чего-то позитивного на этом фоне. Она искренне хочет позитива. Даже в этой области, где позитива нет, а есть только скорбь. Она совершает кощунство, но из лучших побуждений. Это довольно сложная линия, но, к сожалению, издатель этой сложности не увидел, а увидел только какой-то сатирический сюжет. И, наверное, сыграл роль объем романа – все-таки он большой, и переводить его и издавать было трудно. По-французски получается по страницам несколько больше, чем по-русски.

RFI: Во Франции, как известно, большая государственная поддержка, поэтому переводится довольно много русских романов, практически все главные современные российские писатели на французский переведены. Кажется ли вам, что есть какая-то тенденция, какой-то запрос Франции, других европейских стран, Америки? То, что они хотели бы слышать, они берут, а то, что они отвергают, то делают вид, что этого не существует? Как сказала Нина Берберова, русская писательница, жившая во Франции, французы (и американцы), «когда хотят чего либо не знать, умеют это делать безнаказанно».

Ольга Славникова: Сейчас этим мастерством овладели все, в том числе, и в России. Сложное искусство замалчивания, игнорирования. В медиа-поле это очень чувствуется. Мне запомнилась рецензия на сборник молодых авторов-лауреатов премии «Дебют» в Америке: «Зачем я буду это читать? Они даже не пытаются меня развлекать». Эта подспудная потребность в развлечении, этот запрос очень чувствуется сейчас. А французы, может быть, не совсем так. Французам нравится такой лирический минор.

RFI: И чтобы была какая-то знакомая им картинка русской жизни. Они не хотят соглашаться на что-то другое.

Ольга Славникова: Да, мы себя обнаруживаем сейчас во власти этих штампов о России. Может быть, я заблуждаюсь, но Россия оказалась жертвой штампов в значительно большей степени, чем любая другая культура. Я очень глубоко укоренена в русской культуре, но поверьте, я ненавижу матрешки и балалайки. Тем не менее, эти штампы срабатывают постоянно. И люди хотят, чтобы им говорили то, что они уже знают, соглашались с их представлениями и подкрепляли их представления. То, что идет вразрез, они воспринимают как ложь и перестают верить автору. Но если автор хочет сказать свое, он должен быть настолько убедителен, чтобы преодолевать штампы. Собственно говоря, я это и пытаюсь сделать.

RFI: Вы уже несколько лет координируете российскую премию «Дебют», которая вручается молодым авторам, до 35 лет (раньше до 25). Это главная существующая на сегодняшний день премия для молодых писателей. В декабре прошлого года ее вручили в 13-й раз. Вы читаете тысячи рукописей каждый год.

Ольга Славникова: Я читаю порядка 900 романов за премиальный сезон, а эти тысячи работ отсеиваются сложным многоступенчатым образом. Потому что мы понимаем: если приходят на конкурс десятки тысяч работ, то это не десятки тысяч гениев. Большинство предложений относится к печальному жанру графомании. И, естественно, на первом этапе это отсекается, потому что профессиональный взгляд сразу видит, что это такое. Обычно в ротации находится порядка 7-10 тысяч рукописей, но это все равно довольно много. У нас есть система экспертов, которая просеивает это через несколько сит. И на выходе мы имеем лонг-лист «100 авторов, гражданство – русский язык». Это не только российский конкурс, это русскоязычный конкурс, и рукописи приходят из самых разных уголков мира, отовсюду, где есть русские диаспоры.

RFI: Интернет как-то повлиял?

Ольга Славникова: Интернет повлиял очень. Если в первые годы премии мы грузовиками вывозили рукописи с почты, то сейчас все практически приходит в электронном виде. Это техническое последствие. А последствие творческое… знаете, я не вижу особой разницы между текстом, пришедшим в виде рукописи на бумаге, и текстом, пришедшим в виде файла. Мы как-то провели эксперимент: проверили, что такое эта «сетелитература», и сделали такую номинацию, которая называлась «Один экран». Специально для авторов из интернета. Сверхкороткий жанр, который существует в сети. Предложений было очень много, но мы не смогли сделать эту номинацию номинацией лонг-листа. Потому что там не было ничего всерьез относящегося к русской литературе.

RFI: Сколько у вас осталось номинаций?

Ольга Славникова: Шесть номинаций: крупная проза – роман, повесть; рассказы; стихотворения – поэзия; драматургия; эссеистика и фантастика.

RFI: Почему было принято решение изменить возрастную планку?

Ольга Славникова: Это объясняется многими причинами. Во-первых, у нас появилась международная программа, перевод авторов на разные языки, издание их книг и т. д. Цель этой программы – довести автора до западного издателя. Не только западного, но и китайского, например. А издательство всегда заключает договор с теми авторами, у которых уже есть что-то, не один первый рассказ. И во-вторых, нам показалось важным не упускать тех людей, которые участвовали в конкурсе, но не победили, а потом они развились так, что стали заметны и заслуживают премии. То есть, мы дали еще один шанс тем людям, которые не имели бы его без этого подъема возрастной планки.

RFI: Есть ли какая-то общая линия, тенденция, какие-то главные истории, которые волнуют сегодняшних молодых писателей?

Ольга Славникова: За годы существования премии это менялось несколько раз. Если говорить о последнем годе, то, конечно, было довольно много политики. К сожалению, возвращаемся к политике. Политическая агитка – это не жанр литературы, но политика присутствовала в большинстве текстов, которые мы получали. Часто она мешает автору быть самим собой, потому что внелитературная цель для литературного текста – это смертельная опасность.

RFI: Это какой-то тренд, которому люди пытались соответствовать в надежде получить премию?

Ольга Славникова: Я думаю, все немножко по-другому. Люди пытались соответствовать тренду социальному. Мы многое можем сказать о российском государстве, но, к сожалению, российская оппозиция крайне нетерпима к тем людям, которые с ней не согласны. И заявить о своем согласии с оппозицией – это, в какой-то степени, означает «вступить в комсомол». Это очень жестко, очень тоталитарно сегодня, к сожалению, мне приходится это констатировать. Я могу судить по себе: потому, что я не хочу смешиваться с белоленточным движением и вставать, в том числе, под красные знамена коммунистов, я много раз подвергалась нападкам. И, видимо, молодые этого боятся, среди них это важно.

Каждый молодой хочет быть своим среди своих. Если в первые годы существования премии это означало делать тексты в альтернативных эстетиках – постмодернистских, пост-постмодернистских и т. д., то сейчас тренд – заявлять о своих левых настроениях.

RFI: А может быть нет выбора: ты либо там, либо – никак? Либо ты с оппозицией, либо становишься нерукопожатным?

Ольга Славникова: Собственно, постмодернизм тоже был так же тоталитарен в России. Если ты не разделяешь эту эстетику и не работаешь в ней, ты – «совок». К сожалению, это есть, да. Это чувствуется. Но ведь тренд – вещь очень относительная, потому что в конкурсе много лирики, в конкурсе есть и интересная семейная проза, есть антиутопии интересные. Поэтому все эти политические агитки до лонг-листа не доходят.

RFI: Говорят, авторитарные режимы способствуют расцвету творчества. Наблюдаете ли вы какой-то подъем?

Ольга Славникова: Может быть, к счастью, этот режим недостаточно тоталитарен. Пока у нас нет массовых ГУЛАГов для того, чтобы у нас развивалось альтернативное подпольное творчество. На самом деле я сейчас вижу смятение и брожение умов. Сама по себе ситуация слишком отвлекает людей от работы более глубинной. Слава богу, еще не все так плохо, чтобы люди отчаялись, повернулись ко всем спиной и сели бы своей кровью писать книги. До этого, может быть, дойдет, а может быть, и не дойдет. Расцвету творчества способствует цензура. Цензуры сейчас реально в литературе не существует. Сейчас мы живем в какой-то промежуточной и неприятной ситуации, когда не так и не так. Как говорится по-русски: не два – не полтора. И тоталитаризма настоящего нет, и свободы настоящей нет. Все в брожении, все в движении, куда мы придем, никто не знает.

RFI: Что вы думаете по поводу известного выпада Михаила Шишкина, который отказался ехать в Нью-Йорк представлять «преступный российский режим»?

Ольга Славникова: Михаил Шишкин имеет право говорить все, что он хочет, он имеет право на такое заявление. Что касается меня, я на эту ярмарку поеду потому, что там мы представляем не российский режим, не кровавый режим, мы представляем русскую литературу. И более того, если государство, в данном случае агентство «Роспечать» делает что-то позитивное, то государство надо в этом поощрять, а не подставлять тех чиновников, которые в общем негативе пытаются делать что-то полезное. На самом деле людей, пытающихся делать полезное, в России не так мало и даже среди пресловутых чиновников. Порядочных людей гораздо больше, чем нам кажется. И каждому, кто сейчас делает что-то хорошее, надо пожать руку, а не подставлять под топор начальства. Я понимаю, Михаилу Шишкину все это из Швейцарии не очень видно, но, честно говоря, мне было как-то грустно.

RFI: Когда Владимир Путин встречался с российскими писателями, многие писатели тоже отказались с ним встречаться, в частности, Людмила Улицкая. Нужно ли писателям встречаться с президентом и громко заявлять о своей позиции? Или решать какие-то свои насущные проблемы?

Ольга Славникова: Оскорблением президента ничего не добьешься. Каков бы ни был президент, он, так или иначе, пусть с огрехами, серьезными нарушениями выборных процедур, тем не менее, выбранный президент. И если бы все было идеально на выборах, он бы прошел во втором туре. Все равно прошел бы, потому что нет сильного лидера оппозиции, который смог бы его сейчас заменить. Более того, администрацию президента, я имею в виду чиновничий аппарат, его заменить в одночасье тоже нельзя. Просто нет столько людей, которые готовы немедленно подхватить дело и начать работать.

Каково бы ни было мнение писателя о президенте, президент – не просто личность, это позиция в обществе. И встречаться с президентом необходимо, потому что тот же Владимир Путин отличается от карикатуры «путин», которая у всех в ходу. От куклы, которую сделали. Всякая политическая агитация делает из реального персонажа куклу. Путин от этой куклы отличается очень сильно. Если мы не будем этого осознавать, мы никогда ничего в России не изменим. Я за конструктивный диалог с властью, с чиновниками, потому что нельзя добиться ничего, оскорбляя режим. Да, это выглядит очень эффектно, но это жест лично для тебя. А если по какой-то причине ты думаешь о российской культуре в целом, тогда этот жест немножко детский, простите. Можно не общаться с каким-то личным твоим знакомым, если он кажется тебе подлым, отвратительным и гадким. Но не общаться с президентом – это, правда, ребячество.

RFI: Как вы оцениваете ситуацию с книжным делом в России? Неоднозначная фигура министра культуры Мединского как-то виляет на ситуацию с книгоиздательством?

Ольга Славникова: Ситуация в книгоиздательском мире меняется не под влиянием министра культуры. Она меняется вообще. Потому что книги на бумаге читает все меньше и меньше людей. Более того, я думаю, что через какое-то время бумажная книга станет совсем анахронизмом, и люди будут думать: ну, как же могли сводить леса ради этих книг? Понятно, когда нет альтернативы, но сейчас у нас есть книги в электронном виде.

RFI: Во Франции, например, они не пользуются большой популярностью.

Ольга Славникова: В России пока тоже не пользуются большой популярностью, но все-таки будущее за этими книгами.

RFI: То есть, вы себе можете представить исчезновение бумажной книги?

Ольга Славникова: В принципе, да. Простите, но мы можем представить себе исчезновение паровоза, можем представить исчезновение конного экипажа. Технологии сейчас меняются и будут меняться все быстрее и быстрее. И это хорошо. Сейчас выживет тот издатель, который быстрее освоит эту новую реальность. Это как переход с пленки на цифру. Это трудно, но это надо делать. Хотя бы из природоохранных соображений. Если леса можно не рубить, их лучше не рубить.

Я очень люблю книгу как предмет, я люблю держать ее в руках, я на самом деле книжный «шопоголик» - меня нельзя пускать в книжный магазин с деньгами, я потрачу все. Но, тем не менее, в издательском деле будущее за электронными вариантами книг и за электронными книжными магазинами. В этом отношении в издательском деле сейчас все немного растеряны – как с этим быть? Кто не захочет, того жизнь заставит переходить на электронные издания.

По моим впечатлениям, издательские деньги в России трусоваты. Чуть кризис, чуть прижало – моментально сокращают программы некоммерческого книгоиздания. Тех же молодых авторов издают буквально единицы, хотя можно издавать несколько десятков человек. Можно издавать из лауреатов премии «Дебют». Тем не менее, у нас есть пара десятков людей, у которых книги в переводах появились раньше, чем на русском языке. Не лучшая книгоиздательская ситуация. Я думаю, вам любой человек мира скажет то же самое.

RFI: Французский издательский мир оставляет ощущение «перепроизводства»: здесь выходят около 60 тысяч книг в год. Последняя французская rentrée littéraire осенью 2012 года: 646 романов. Я, если честно, не знаю цифры российского книгоиздания. Но есть ли у вас чувство, может быть, тоже некоего перенасыщения книжного рынка?

Ольга Славникова: Нет, я так не думаю. У меня есть ощущение отсутствия навигации, грамотной навигации. Одна из возможностей навигации – это литературные премии, конечно. Шорт-лист надо читать обязательно и у Букера, и у Большой книги. Другая система навигации – это хорошая литературная страница в каких-то серьезных медиа, система рецензий. С этим у нас проблемы: все медиа сокращают пространства культуры у себя на сайтах, страницах, если это бумажное издание, в эфирах и т. д. Наивозможно сокращают: что угодно, только не это. И отсутствие авторитетных обозревателей, которые бы каждую неделю хотя бы сообщали читателю, на что следует обратить внимание – это большая проблема в России. Отсутствие навигации. Поскольку мне постоянно нужны книги, я без этого не живу – это уже «хроника», я считаю, что было бы замечательно, если бы у нас тоже выходило 600 романов в год. Хотя, может быть, у нас и выходит столько.