Михаил Сегал о фильме «Рассказы»: синтаксис непонимания

15 ноября на российские экраны вышел фильм режиссера и писателя Михаила Сегала «Рассказы». Фильм состоит из четырех разножанровых новелл, которые объединены одной общей темой. Это тема непонимания: все герои говорят на русском языке, хотя между ними разверзлась настоящая пропасть, как если бы они были родом с разных планет… Это пропасть между поколениями, культурами, политиками и обывателями. Тот веселый ключ, в котором режиссер обыгрывает эти прекословия, является спасением для зрителя, но не героев. Перефразируя Довлатова можно сказать, что в этом легкомысленном языковом и культурном аду герои Сегала горят ярко. Причем порой горят буквально.

Михаил Сегал на встрече со зрителями в Париже RFI/И.Домбровская

В интервью RFI Михаил Сегал рассказал о своем фильме «Рассказы», который был представлен на 10-й Неделе российского кино в Париже.

Михаил СЕГАЛ: - Этот фильм был про русский язык, не в значении какой-то самостоятельной ценности, это фильм про русский как основной носитель и символ русской культуры в принципе. Т.е. говоря о русском языке, мы говорим о русской культуре. Именно поэтому все вещи, связанные с литературой и языком, проходят красной нитью через этот фильм, и именно через гибель языка и культуры анализируется та пропасть, которая лежит между людьми в России. Но это не пропасть между культурой и бескультурьем. В каком-то смысле фильм о том, что мы живем в одной стране, мы примерно одинаково выглядим, мы примерно ходим по одним улицам, и складывается ощущение, что мы почему-то должны почему-то друг друга понимать. А фильм, препарируя нас самих, показывает, что Россию населяют разные – я не знаю, расы или инопланетяне - которые не способны понимать друг друга, у них абсолютно разные цели, разные ценности. Только препарируя это можно понять, в чем проблема. Потому что если этого не понимать, можно долго пытаться объединить людей какими-то формальными вещами, сплотить их, придумать какие-нибудь национальные идеи. Но невозможно сплотить марсианина, лунянина и землянина.

RFI: Особенно это видно в первой новелле фильма, «Мир крепежа», где речь идет о молодой паре, которая встречается с неким массовиком-затейником (актер Андрей Мерзликин), который должен им организовать свадьбу. И вот там эта пропасть непонимания достигает совершенно удивительных глубин. Разные цели, разные ценности: в советскую эпоху люди узнавали друг друга по некоторым кодовым словам, кто какую книгу прочитал – уже было ясно, что это за человек. У самолетов есть система распознавания в воздухе «свой – чужой». Когда встречается этот массовик-затейник и эта молодая пара, они говорят о настолько разных вещах, что видно, что они абсолютно чужие. В этом нет назидательности: у вас нет практически отрицательных героев. Но что-то между ними не работает.

Михаил Сегал: Если говорить о жанре моего фильма, а эти несколько новелл они разножанровые, но если все-таки эти разные жанры – комедии, мелодрамы, триллера – как-то объединить, то это можно сказать, что в целом, этот жанр – абсурд. А что такое абсурд? В чем принцип театра абсурда чисто технически, драматургически? В том, что каждый из людей, участвующих в диалоге, не слышит друг друга, что каждый находится в ситуации монолога. И когда два монолога пересекаются, когда формально люди разговаривают друг с другом и как бы диалог есть, но по сути это два или больше монологов. И когда они сталкиваются, то странным образом возникает вот этот юмор, этот абсурд. Непонимание есть во всех новеллах. При том, что люди везде очень логично разговаривают, но понимаешь, что каждый глубоко сам по себе. И это непонимание очень глубокое.

(слева направо) Продюсер Анастасия Кавуновская, режиссер Михаил Сегал, актер Андрей Мерзликин RFI/Inga Dombrovskaya

RFI: Это непонимание проявляется также во второй новелле «Круговое движение». Речь идет о круговороте денег в природе, а вместе с ним и круговороте непониманий. И как кульминация – сцена, где мы видим президента страны, читающего Ключевского (в принципе, у нас только был один президент, который читал Ключевского), который обращается с экранов к людям, и мы видим, что это непонимание, театр абсурда, два монолога, которые друг друга не слышат, диалог глухих, он уже достиг в своей квинтэссенции и самого верха. Вы вкладывали такой смысл в эту сцену?

Михаил Сегал: Ответить на этот вопрос сложно, можно поблагодарить за такой анализ фильма и истории, гораздо более тонкий, чем, может быть, даже задумывалось. Поэтому я бы вместе с просмотром фильма зрителям рекомендовал еще прослушать то, что вы сейчас сказали. Потому что даже тех, кто еще не понял, что это кино хорошее, после вашей речи станет очевидно.

RFI: Это действительно хороший фильм, может быть, он поможет нам лучше понимать друг друга. Потому что в вашем фильме непонимание происходит даже на телесном уровне. Как, например, в новелле «Возгорится пламя», где речь идет о встрече немолодого уже мужчины (актер Константин Юшкевич) и совсем юной девушки. Даже пылкость отношений не спасает их от непонимания.

Михаил Сегал: Но мы же сейчас говорим об истории, которую большая часть зрителей не видела. Поэтому отвечая на ваш вопрос, я думаю, насколько я должен выдавать или нет секрет. Я специально привлек для реализации своих творческих задач мелодраматическую, эротическую, почти порнографическую историю. Я нуждался в этой почти порнографии для того, чтобы та порнография духовная, которая в течение всего фильма вырисовывается, получила свое воплощение в виде порнографии реальной. То есть то, как этот фильм развивался от начала, он не имел права не закончиться порнографией. Потому что иначе это было бы несерьезно. Та сцена, про которую все говорят, и ставят мне в вину, где я порнографическим ключом коснулся тем, связанных с трагическими страницами нашей истории и войной, - я считаю, что лучше этого коснуться вот так, порнографически, это будет честнее. Гораздо большей порнографией и кошмаром является реальное отношение людей к стране, в которой мы живем, отношение молодых людей – это реальное незнание того, где мы живем, непонимание кто мы, кому мы обязаны, чьим смертям мы обязаны своей жизнью. И вот это благообразное патриотическое абсолютно скотнодворское состояние, в котором находится общество, именно это считается стабильным патриотическим благообразием, и это является самой главной порнографией. И то, что я эту историю как бы разрубил, и ее благостность и показал – и совместил конфликт человеческий и конфликт поколенческий с неким эротическим скандалом, который там произошел, мне кажется, это хорошая, немного провокационная форма, чтобы быть услышанным.

RFI: Почему так? Россия ведь всегда была самой читающей, самой литературной страной. Почему вдруг что-то изменилось, сменились поколения, ушел тот, советский строй, когда культура была очень закодирована…

Михаил Сегал: Да, меняются поколения. По какому-то первому кругу восприятия это история о старшем поколении, которое что-то знает и молодом, которое что-то не знает. И поначалу мы осуждаем молодое, которое чего-то не знает. Но это такое провокационное построение этой истории, потому что потом мы понимаем, что ни он не прав, ни она не права. Главный герой, человек в возрасте, заведший роман с молодой девушкой. Он считал, что он находится на момент знакомства с ней в состоянии какого-то томления, мечты, что вот бы мне молодую девушку и все будет хорошо. Он ее получает, казалось бы, что все сбылось. Но в этот момент он отказывается от этой мечты, потому что понимает, что это ничего, что его рефлексия в другом. И проблема не в том, что он лучше ее, а она из молодых, тупых и ничего не знает, поэтому это его раздражает и ему важнее ее какие-то человеческие качества. Не в этом дело. Он ничем не лучше ее, но он способен на рефлексию, а она нет.

RFI: А это не наживное? В молодости мало кто способен к самокопанию…

Михаил Сегал: Нет, я думаю, что поколение шестидесятников рефлексирует с молодости. Он способен рефлексию, но неспособен на искренние эмоции. Она способна на искренние эмоции, но они не находятся в зоне рефлексии, на которую он способен. Поэтому у них нет шансов. Но мы говорим о том, что зритель не видел…

RFI: Может быть, поговорим о том, как и где фильм «Рассказы» увидит зритель – в каком прокате вышел в России ваш фильм, довольны ли вы прокатом?

Михаил Сегал: Он начался два дня назад (запись 17 ноября - прим.), мне сложно говорить, посмотрим.

RFI: А сколько у вас экранов?

Михаил Сегал: Насколько я знаю, 180. Для кино, которое не является жанрово-развлекательным… В России для авторского кино 180 экранов это хорошо. Конечно, есть нюансы, зависит многое от рекламной компании, но, посмотрим, прокат начался в России, в разных городах. Самое интересное – кто пойдет на него. Потому что кто-то, может, будет смотреть на это кино, не понимая вообще, что ему показывают, и «почему я должен смотреть на эту чушь». А кто-то будет очень рад.

Президент, читающий Ключевского (актер Игорь Угольников) RUmedia

RFI: Как удалось добиться такого хорошего проката, это ваши продюсеры постарались?

Михаил Сегал: После того, как фильм был сделан, продюсеры стали его показывать разным дистрибьюторам и представительство Walt Disney в России, которое занимается дистрибьюцией фильмов, они очень заинтересовались и в результаты Walt Disney прокатывает этот фильм в России.

RFI: Их намек на Путина не отпугнул?

Михаил Сегал: Я, кстати, когда начинал делать фильм, я спрашивал продюсеров: посмотрите вот этот эпизод, этот и этот. Я конечно, рад, что вы вкладываете деньги в это замечательное кино, но вас точно ничего не смущает, чтобы потом не спрашивали. Продюсеры говорят: да нет, здесь ничего такого нет. Я говорю: это мы понимаем, что нет, и я понимаю. Но если вы так считаете, то ради бога, больше спасибо. Потом, когда продюсеры предлагали дистрибьюторам некоторые политически не совсем лояльные сцены, они тоже это обсуждали. Я продюсеру говорил, когда пойдешь, поговори с ними: они точно понимают, что вот здесь, здесь и здесь? В результате это никого не смутило, и фильм выходит в прокат.

RFI: Традиционный вопрос в завершении интервью: ваш Париж, какой он?

Михаил Сегал: У меня к Парижу один вопрос. Я всегда, когда бываю в Париже и когда хожу по тем или иным улицам, у меня идея-фикс. Я, проходя по той или иной улице, я задаю вопрос себе или какому-нибудь французу, с которым гуляю в данный момент: скажи, а вот здесь, по этой конкретной улице, проезжал Дартаньян? Он говорит, ну я не знаю. – «Хорошо. Но мог проезжать Дартаньян?». И чтобы от меня уже отвязаться он мне говорит, ну хорошо, да, проезжал. Поэтому мне здесь здорово. Я гуляю, получаю удовольствие и думаю о том, мог здесь проехать Дартаньян, или нет. И если я сам для себя отвечаю положительно, то меня охватывает эйфория. Я понимаю, что я ступаю по тем же камням, где ступал Дартаньян. И чувство счастья приходит ко мне и не покидает…