В связи со столетием с начала Первой Мировой войны мы посвящаем две передачи книге Лидии Крестовской «Из истории русского волонтерского движения во Франции». (Передача первая.)
Никита Сарников: Сегодня в студии мы вдвоем – я, Никита Сарников, и мой коллега, много лет работавший в русской редакции RFI, журналист, литератор Виталий Амурский, а тема передачи – столетие с начала Первой мировой войны, жанр литературы и документа: свидетельство очевидца —давняя книга Лидии Крестовской.
Виталий Амурский: Отмечать столетие, то есть юбилей войны? Слово «юбилей» смущает. Как вообще определить событие, по существу растянувшееся на кроваво-темные месяцы, а затем на годы, во время которых в трагедию втягивались все новые и новые силы, все страшнее и страшнее раскручивался ее маховик. Во Франции нет ни одного городка, ни одной деревушки, где бы не было памятника или мемориальной доски с именами погибших в те чудовищные 1914–1918 годы.
Никита Сарников: Если говорить о том, как Париж хранит память о Первой мировой войне и жертвах, которые были принесены, то в первую очередь следует сказать о могиле Неизвестного солдата и Вечном огне, которые находятся под Триумфальной аркой. Там же на Елисейских полях стоит памятник Жоржу Клемансо, которого во Франции именуют Отцом победы в войне 1914-18 годов. Можно говорить и о многом другом, а поскольку сегодня речь о литературе, то следует вспомнить, что Первая мировая война дала толчок к развитию особого жанра, до того времени не существовавшего – впоследствии он получил название «свидетельство очевидца» и стал частью литературного направления, получившего название «художествнено-документальная проза». Это рассказы людей, лично бывших на фронте и лично все переживших, таких как Ролан Доржелес, ушедший на фронт добровольцем, или Жорж Дюамель, работавший военным врачем. Книга Лидии Крестовской также посвящена этому периоду, и рассказывает она об участии в Первой мировой войне русских, живших во Франции. Русских, ставших добровольцами на защиту этой страны, до этого к армии Республики никакого отношения не имевших.
Виталий Амурский: Действительно, это важный момент – русские, о которых рассказывает Крестовская, были добровольцы, не профессиональные военные. Военными они фактически становились в боях... История же участия русских военных в Первой мировой войне – одна из особых страниц русско-французского боевого братства, которое в советской России историками и пропагандистами не то, что скрывалось, но своеобразно отодвигалось на второй план. Немало в СССР писалось и показывалось на экране об эскадрилье «Нормандия-Неман», рассказывалось о сражавшемся в рядах французского Сопротивления Василии Порике и других героях – людях, несомненно, прекрасных, но... почти ничего об их предшественниках двумя с лишним десятилетием ранее, чьи боевые заслуги были также жертвенными и благородными.
Никита Сарников: В предисловии к вышедшему в парижском издательстве ИМКА-ПРЕСС в 2003 году альбому Андрея Корлякова и Жерара Горохова «Русский Экспедиционный корпус во Франции и в Салониках, 1916-1918» – публикации по собранным фотоархивам и комментариям, которым на сегодняшний день, кажется, нет равных в русской историографии. Президент Ассоциации памяти Русского Экспедиционного корпуса во Франции Сергей Оболенский констатирует: «Роль Российской Империи в Великой войне известна сравнительно мало и заслуживает краткого напоминания. В 1891 году, в царствование Александра III, Россия и Франция обязались оказывать взаимную помощь в случае агрессии со стороны третьей державы».
Виталий Амурский: Император Николай II подтвердил этот союз во время пребывания во Франции в 1896 году, а президент Феликс Фор – в ходе визита в Россию в 1898 году. В соответствии с планами союзников с самого начала военных действий, в августе 1914, Россия, еще даже не закончив мобилизацию, начала наступление в Восточной Пруссии. Это вынудило немцев перебросить два армейских корпуса на восток, но привело к большим потерям среди русских войск. Вспомним благодарные слова маршала Фоша: «Если Франция не была стерта с карты Европы, то этим мы обязаны прежде всего России…»
Никита Сарников: В ходе войны Россия отправила во Францию 40 тысяч солдат в составе четырех бригад, две из которых сражались на французском, а две другие – на салоникском фронте. 1-я бригада состояла из двух полков с запасными батальонами, некоторые ее офицеры и унтер-офицеры уже воевали на Восточном фронте. Через Сибирь и Маньчжурию бригада прибыла в Марсель. Три другие последовали северным путем, через Архангельск. Одна из них сражалась в Шампани, остальные – на македонском фронте.
После русской революции 1917 года, вызвавшей ослабление дисциплины среди солдат, бригады были расформированы, но достойнейшие из бойцов, верные своему долгу, желали продолжать служение общему делу.
Виталий Амурский: Это так, но, увы, из такого исторического экскурса все же не очень ясно вырисовывается представление об упомянутых русских добровольцах, которые в состав Экспедиционного корпуса не входили. Кто же были эти люди, эти волонтеры? Ответ простой: те русские, что жили во Франции, сохраняя свое подданство, или эмигранты. Именно о них, об этой многим неизвестной или малоизвестной эпопее, – книга Лидии Крестовской «Из истории русского волонтерского движения во Франции», выпущенная русским книгоиздательством Якова Поволоцкого в Париже в начале 1920-х годов (в различных источниках данные о публикации варьируются).
Никита Сарников: Лидия Александровна Крестовская (1889–1957) приехала во Францию в 1908 году, получила филологические образование в университете Сорбонна, преподавала русский язык и литературу в парижском лицее им. Мольера. Как следует из статьи в библиографическом словаре «Русское зарубежье во Франции. 1919–2000», помимо этой документальной книги, она опубликовала в Париже роман «Опустошенные» (в 1921 году) и монографию на французском языке о муже «Василий Крестовский. Жизнь художника»... Крестовская была связана с различными творческими кругами, выступала со статьями по эстетике искусства...
Виталий Амурский: Говоря же о ее книге, посвященной русским волонтерам, следует учесть — ее муж, коренной петербуржец, обосновавшийся в новой стране в начале 1900-х годов, сам был участником Первой мировой войны и погиб за Францию в 1914 году.
Эпиграфом к «Из истории русского волонтерского движения во Франции» Крестовская предпослала слова: «...Памяти тех, кто никогда больше не вернется...». В книге — страницы о том, что увидела и пережила автор сама, а также свидетельства, которые она собрала у непосредственных участников тех событий...
Никита Сарников: Разумеется, мы не имеем возможности познакомить наших слушателей с этой книгой целиком. Только с несколькими фрагментами, относящимися к моменту начала войны. Упоминаемый автором «Василек» — муж Крестовской, Василий. «Игорек» — ее сын.
Дневник
Блуа, 10 сентября 1914 г.
Неисповедимы пути твои, Господи!
Я пишу сейчас в Блуа, в какой-то чужой комнате, ночь. Мой мальчик спит тихим сном в чемодане, куда приходится его класть, за неимением люльки.
Только что ушел Василек в казармы, чтобы не опоздать к вечерней 9-часовой поверке.
Пять недель прошло с того момента, как родился Игорек. Пять недель крупной жизни, когда каждый день нес с собою смятение, ужас, поток страшных ощущений, которым никогда не уйти из души. Для моего мальчика хочу я записать, что сумею, из пережитого и виденного, чтобы отдать ему, когда в силах он будет понимать всю огромность того, что совершалось в мире над его безмятежно спавшей, счастливой головкой.
Пусть же светлым останется в его душе образ отца, поставившего сейчас на карту свою жизнь и счастье мое и нашего маленького мальчика.
* * *
В конце июля, после Сараевского покушения, в газетах стали появляться тревожные статьи – первые ласточки грядущей войны. Возможность ее стала обсуждаться, но как что-то очень далекое – и жизнь шла своим чередом. Никому в голову не приходило, что через каких-нибудь 10 дней вся Европа поднимется в одном гигантском порыве к свободе.
Париж жил как всегда кипучей, пестрой жизнью. Магазины, театры, синема, переполненные иностранцами, продолжали ежедневную работу. Спокойные лица, веселая французская речь и обычная жажда радости жизни – таков был облик города еще до 30-го июля.
1-го августа Париж жужжал, как встревоженный пчельник. Улица, всегда первая отражающая на себе настроения города, сразу захватывала лихорадочным движением, тревожной суетой. Лавочники, прохожие, женщины и дети держали в руках листки, окаймленные черным, и горячо, с обычной темпераментностью говорили, обсуждали, спорили. Многие плакали.
Я подошла к ближайшей группе и прислушалась. «L’assassinat de Jaurés» донеслось вдруг до меня. И так холодно, и так страшно сделалось, что захотелось опрометью бежать, узнать, проверить, кричать... Оказалось – правда, и я поняла и волнение, и слезы, и то, что Франция, лишившись Жореса, потеряла оплот свой, свою лучшую, светлую душу.
К тому же Жорес, так страстно желавший мира, казалось, один мог предотвратить надвигавшуюся войну. Казалось так... А, может быть, доля правды была и в этом.
Но гроза должна была разразиться, и первым ударом грома была смерть Жореса; на утро в газетах и на улицах появилось объявление о всеобщей мобилизации; а вечером того же дня camelots бегали по всему Парижу, выкрикивая сенсационное известие: «Германия объявила войну России!».
А потом события стали разворачиваться с головокружительной быстротой.
3-го августа – в день рождения Игорька, – Германия объявила войну Франции и последние надежды на сохранение какого-либо политического равновесия рухнули.
Самое страшное, то, чего за несколько дней нельзя было предвидеть – мировая война разыгралась.
Никита Сарников: Знакомство с книгой Лидии Крестовской «Из истории русского волонтерского движения во Франции» мы продолжим в нашей следующей передаче, посвященной Первой мировой войне.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться