Басня об овцах, волках и овчарках

В своей еженедельной авторской колонке о языке филолог Гасан Гусейнов предлагает перечитать полный текст басни Лафонтена, сильно сжатой в обработке И. А. Крылова, а полностью переведенной только в конце XIX века ныне забытой поэтессой Ольгой Николаевной Чюминой.

Гасан Гусейнов RFI

Многие считают, что приписывать животным человеческие реакции — едва ли не большее преступление мысли, чем приписывать людям свойства животных. И это несмотря на то, что люди тысячелетиями живут бок о бок с животными. С домашними животными во взаимопонимании, а с хищниками — во вражде. Пока человек по большей части остается плотоядным хищником, а веганы и вегетарианцы пока еще в меньшинстве. Например, охранять отару овец пастуху помогают овчарки. Даже имя овечье у этих собак — умных и свирепых, научившихся не нападать на своих подзащитных.

Единственное, что отличает людей от овец, овчарок и волков, это способность к членораздельной речи и к обобщениям. Но отсюда же проистекает и моральная неразборчивость человека. Ему, изучившему повадки диких и домашних животных, ничего не стоит обозвать алчного соседа «волчарой», безропотного и безответного коллегу «бараном», а противного начальника «собакой».

Современная политкорректность изгоняет весь этот анималистический фонд пежоративов из медийного словаря. Получается плохо, потому что очень уж въелись они в человеческий обиход. Тем более, что и ловкие поэты-баснописцы полюбили обращаться к животным. Ровно 205 лет назад, в 1818, Иван Андреевич Крылов напечатал басню «Овцы и Собаки»:

В каком-то стаде у Овец,

Чтоб Волки не могли их более тревожить,

‎Положено число Собак умножить.

‎Что́ ж? Развелось их столько наконец,

Что Овцы от Волков, то правда, уцелели,

‎Но и Собакам надо ж есть;

‎Сперва с Овечек сняли шерсть,

А там, по жеребью, с них шкурки полетели,

А там осталося всего Овец пять-шесть,

‎И тех Собаки съели.

Басня эта не кажется удачной, потому что в ней отсутствует человек — необходимая четвертая ножка для рассуждения. Ведь не сами же овцы разводили собак, чтобы добиться так называемой полной и окончательной безопасности от волков.

С другой стороны, вполне возможно, что людей в этом пищевом треугольнике больше и нет, отчего овцам и пришлось самостоятельно защищаться от волков. Овцы, которым предоставлена свобода принятия политических решений, могут вести себя парадоксально.

Об этом я поговорил с юной студенткой университета, предложив ей несколько расширить кругозор и вспомнить оригинал — ту басню Лафонтена, которую немного сократил Крылов, а полностью перевела на русский язык в конце 19 века ныне забытая русская поэтесса и переводчица Ольга Николаевна Чюмина.

Лет тысячу велись открыто войны

Меж племенем Волков и племенем Овец;

Но мир был заключен меж ними наконец.

По-видимому, быть могли спокойны

Тут обе стороны. В прошедшем же грехи

Не раз бывали: Волк, явив свою натуру,

Овцу зарежет; пастухи

С него на плащ себе за это снимут шкуру:

Всю жизнь живи, как на ножах!

Одни — на пастбищах, другие — в грабежах —

Все стеснены, немыслима свобода

И наслажденье благами. Итак,

При перемирии обмен такого рода

Был совершен: во избежанье драк,

Овечки отдали в заложники собак,

А Волчий род Волчат своих оставил.

Так, с соблюдением необходимых правил,

Подписан был властями договор.

Но время шло, и с некоторых пор

Волками ставшие все господа Волчата

В отсутствие господ их, пастухов,

В овчарне лакомясь, наделали грехов:

Оттуда лучшие, отборные Ягнята

Безжалостно умерщвлены,

Волками были в лес затем унесены.

Грабители своих предупредили вскоре,

И те, в ночи войдя к собачьей своре,

Которая спала, доверья к ним полна,

Забыв о мирном договоре,

Зарезали собак во время сна:

Не избежала смерти ни одна.

Из этого наш вывод ясен:

Пусть мир есть лучшее из благ,

Но он бесплоден и опасен,

Когда без совести и чести враг.

Нужно прямо сказать: большинство людей, держа при себе овец для пропитанья, придерживаются традиции. Я и сам знаком с пастухами в разных странах — с греческими и с итальянскими, с немецкими и французскими. И даже со свинопасами знаком! Так вот, в каждом есть что-то от доброго пастыря. Помните, наверное. Того самого, который готов бросить всю отару на попечение собак, а сам уходит искать потерявшегося ягненка. Потому что иначе никто этого ягненка не спасет — волки сожрут.

Так вот, дочь одного моего знакомого пастуха, француженка, стала вегетарианкой.

Эмпатия — одно из ключевых слов нашего времени — эмпатия ее была нацелена на овцу.

Она знать ничего не желала о том, что в танце вокруг немаленькой отары ее сурового отца участвуют еще и волки, и собаки. Положим, отца она могла бы уломать стать на путь вегетарианства. Но как быть с овчарками, а уж тем более с волками?

Нужно сказать, что собеседница моя, давно оставившая родную деревню и ступившая в далеком Париже на университетскую стезю, была на стороне широких народных масс. Роли в социальном квадрате Лафонтена распределялись примерно так: местные народные массы — это овцы, люди — это наглые политики, овчарки — их полицейские и жандармы, а волки — воины из далеких стран, которых злые люди держат впроголодь на их родине и не подпускают к тучным лугам, где пасутся покорные отары овец.

Понятное дело, что не все отношения в этом квадрате были продуманы до конца. Но желанию добиться, наконец, идеального мироустройства, в котором и волки были бы сыты, и овцы целы, мешали только люди и овчарки.

К овцелюбию прибавьте еще дух защитницы природы. О природа, о естественное состояние мира, в котором нет больше жестокостей цирка с его бесчеловечной дрессировкой хищников, в котором внезапно подобревший лев возляжет с зеброй, а серый волк — с пушистой овцой. А страшные овчарки, в прошлом — те же волки, но ставшие жандармами на службе у отвратительного человека! У белого цисгендерного мужчины. Воистину философы должны не объяснять этот уродливый мир, а менять его, осознав циничные условности так называемой цивилизации.

Без лицемерия людей, только и мечтающих о сохранении своих прав торговать безропотным скотом с другими такими же мясоедами, без вмешательства коварного правящего меньшинства, волки и овцы без труда договорились бы о мирном сосуществовании. Сам Ленин, в конце-то концов, зачинал и русскую революцию мыслями о Швейцарии, где группа сознательных граждан легко обезоружит какого-нибудь хулигана.

Почему-то в России хваленый швейцарский социальный инжиниринг не сработал. Пролилась кровь. И людей, и овец, и волков, и собак. Потом эта война перекинулась на Европу. И снова полилась кровь.

— Но почему так случилось? — спросил я. — Ведь все же сходилось в расчетах! Мы же договорились, что между зверятами и ребятами нет непроходимой границы. Мы же условились, что между культурами нет и не должно быть границ. Мы же согласны, что каждый человек вправе принимать все решения о своем собственном теле и о своих собственных мыслях. Мы же знаем как дважды два, что простой человек добр, а вот интеллектуал, инженер или финансист, ученый или писака какой-нибудь — это злобный манипулятор и пропагандист, а вся его наука в том и состоит, чтобы дурить и нашего брата, и простого человека.

— Допустим, мы знаем все это. Но что вы скажете о Лафонтене и о применимости его аргументов к текущему моменту?

— Ссылаться на басни Лафонтена может только реакционер, который не слышит голоса угнетенных народов, который не хочет делиться с волками кормовой базой и сам, поджав хвост, бежит от подлинной жизни будущего века. Животные в басне Лафонтена — это хищники, замученные на цирковых представлениях по всему свету. Давайте обходиться без них.

— Ну что ж делать… А как ваш отец?

— Я окончательно порвала с отцом: теперь к овчаркам добавились дроны с искусственным интеллектом.